Не могу поверить. Непостижимо! Это был не тот Гэссё! Не тот, который топился с Сайго, а другой, из Тёсю.
"Songs of the righteous spirit: “Men of High Purpose” and their chinese poetry in modern Japan" (MATTHEW FRALEIGH) -files.mail.ru/N25339.
Я совсем отупела, трудно читать на аглицком. Катя, Катя, переведи мне что-нибудь из высокой поэзии, а?
"Songs of the righteous spirit: “Men of High Purpose” and their chinese poetry in modern Japan" (MATTHEW FRALEIGH) -files.mail.ru/N25339.
Я совсем отупела, трудно читать на аглицком. Катя, Катя, переведи мне что-нибудь из высокой поэзии, а?

1) Не все Исин Сиси одинаково полезны для здоровья.
2) По китайски писать не западло, даже если цели насквозь японские.
1. О происхождении Исин Сиси.
Перри - черные корабли - Исин Сиси. Но можно сказать, что у Сиси были предшественники: Hayashi Shihei 林子平 (1738–1793), Takayama Hikokurō 高山彦九郎 (1747–1793), and Gamō Kunpei 蒲生君平 (1768–1813), так называемые "Трое великих эры Кансэй". Всех троих волновали вопросы как береговой обороны, так и имперского господство, а поэзия их зачастую носила нравоучительный характер. В качестве примера приводятся стихи Хаяси Сихэя :
Заморские страны бесчисленны, словно звезды,
И каждая жаждет власти над остальными.
А в наших дворцах о защите границ не пекутся -
Оборону морскую призываю усилить и народ защитить.
Поэзию "Трех великих" с поэзией Сиси роднит ощущение внешней угрозы суверенитету Японии, чувство национальной, а порой и имперской гордости. Да и политическая активность тоже: тот же Хаяси со своей береговой обороной так всех достал, что его под домашний арест посадили. В общем, наблюдался резонанс интересов.
Сам термин "Сиси"имеет древние корни и восходит к строке из "Лунь юй" ("Аналекты Конфуция"):
Учитель сказал: «Мужи высоких помыслов и те, которые полны человечности, не согласятся ради сохранения своей жизни нанести вред человечности, но могут лишь пожертвовать собой, чтобы до конца быть честными и человечными».
В сборнике комментариев к Лунь Юй" Чжу Си попытался уточнить смысл термина "Сиси":
"Сиси - муж, у которого есть цель. Муж человечный - тот, чья добродетель совершенна. Если принцип требует умереть, а он еще цепляется за жизнь, то не будет он в мире с сердцем своим, ибо поступить так - нанести вред добродетели.
Если же умрет, когда время пришло, то будет мир в сердце его, и добродетель его будет совершенна". (Я не подписывалась переводить китайцев!)
И вступление!!!
Связь между единодушной решимостью и готовностью отдать жизнь подчеркивало то обстоятельство, что в японском "намерение, цель" [Shi 志] и "смерть" [Shi 死] звучат одинаково. В свете этого совпадения некоторые Сиси 19 века и последующие комментаторы предположили, что первое "си" в "сиси" можно писать иным образом, что дает нам значение "господин, готовый умереть". Хотя омофон тут может показаться случайным, связь между двумя "си" подразумевается в "Лунь юй" и становится однозначной в комментариях Чжу Си. И более того, в ходе перевода случайно возникла связь с еще одним "си" [詩] , обозначающим китайскую поэзию - и благодаря этому "сиси" стали не только "господами, готовыми к смерти", но также господами, обязанными написать стихи по этому поводу. Хотя в общем случае термин "сиси" относился, как правило, к мужчинам, такого рода поэтическая экспрессия была присуща не только мужчинам, что и демонстрирует нам творчество поэтессы вако Мацуо Тасэко (1811-1894) и поэтессы канси Янагавы Ко:ран (1804-4879). Не смотря на такие примеры, поэзия "сиси", японская ли, китайская ли, была в подавляющем большинстве случаев мужской, и зачастую разительно гомосоциальной.
Первые антологии поэзии "сиси" начали появляться японских книжных лавках за несколько лет до реставрации Мэйдзи. Seishin itchū 精神一注 (Singularly focused spirits - эээ, "Души сосредоточенные на одном"? это в смысле, души разные, цель одна?) была опубликована в Киото в 1862 годы, в течении следующих лет появилось еще несколько сборников. Затем, в последние месяца 4 года Кэйо (1868) начала издаваться серия Junnan zenshū 殉難全集 (Complete works of martyrdom - ПСС мученичества (или вымученная ПСС)) и продолжала выходить в течении первых двух лет Мэйдзи (1868-1869). С появлением Junnan zenshū антологии поэзии "сиси" вышли на новый уровень. Первый том ее, содержащий работы 77 поэтов, погибших в борьбе с сегунатом, ясно определил тему жанра как самопожертвование, следом вышли еще несколько сборников в том же духе. Утверждалось, что большинство стихотворений в таких сборниках были прощальными стихами, написанными авторами перед смертью. Как заметил Таникава Кейити, даже если стихи не помечались как “Jisei” 辭世 (предсмертные), само присутствие в подобных сборниках способствовало такому их восприятию. Использование слова "мученичество" в названии, организация текстов по году смерти автора, предисловия, концентрирующие внимание на жертве поэта - все это определяло ту парадигму, согласно которой читатель воспринимал и оценивал стихотворение. В результате все это подталкивало читателя интерпретировать текст как прощание поэта с миром и искать в нем признаки авторского рвения и пыла.
Поэзия "сиси" не сводилась к предсмертным стихам, но даже их "не-прощальные" сихи часто отражают увлеченность смертью. Часто стихотворения "сиси" служат средством подтвердить выбор "сделать или умереть". Стихотворение Такасуги Синсаку, написанное им в 1865 году, когда он в сопровождении Кихэйтая был у нового памятника павшим товарищам на Саукраяме, именно в таком духе:
В шестой день восьмого месяца, когда шла служба у памятника погибшим в войне. С несколькими товарищами из Кихэйтая я отправился посмотреть её. Сегодня мы шли в нашей униформе, как если бы провожали отряд.
Храбры и свирепы солдаты - и в чем их цель?
Каждый собственной жизнью готов отплатить стране.
Как это прекрасно! Когда слава достигнута и добродетель совершенна
Станут они цветами, украшающими памятник павшим.
А ещё? Ещё! (наглеть так наглеть)
Один из признаков жесткой связи "сиси" и поэзии, особенно китайской поэзии, является тот факт, что некоторые стихотворения, вошедшие в сборники, являются единственными известными произведениями их авторов. Это говоорит о том, что даже у тех "сиси", что не особо любили сочинительство, были причины составить хотя бы одно стихотворение, которое могло бы стать свидетельством их решимости. Таким образом они разделили традицию "прощальной" поэзии воинов, монахов и поэтов хайку. Но эти случаи также ставят вопрос - а были ли "сиси" на самом деле авторами приписываемых им стихотворений. Некоторые комментаторы предполагают, что следующее стихотворение, приписываемое Сакамото Рёме (никаких других канси не написавшем), является подделкой:
В опасности император, и все хуже идут дела,
Продажные вассалы и коварные иностранные псы весь мир перевернули вверх дном,
Благородные мужи, оплакивающие страну, гибнут один за другим,
И стыдно мне проводить остаток дней своих за воротами дома.
Иначе говоря, отсутствие свидетельств того, что предполагаемый автор регулярно писал бенефициарами посмертного поэтического чревовещания в исполнении анонимов, чувствующих необходимость снабдить каждого "сиси" своей "си" (китайской поэзией).
Если же умрет, когда время пришло, то будет мир в сердце его, и добродетель его будет совершенна
Как это созвучно наставлению, которое Сёин-сэнсэй давал Такасуги, - «Живи вечно, если считаешь, что есть важная работа, которую ты можешь исполнять, пока жив. А если наступил такой миг, который стоит твоей смерти, ты должен быть готов умереть» (выдрано из Соноток).
Я делаю акцент на китайской поэзии, но было бы неверно считать ее единственным выразительным средством. Некоторые пишут как канси, так и танка, немногие экспериментируют с жанрами хокку и тёка. Канси Такасуги Синсаку на посещение мемориала на Сакураяме хороший пример лингвистического разнообразия такого года, поскольку в пару ему он пишет танку по тому же случаю:
弔らわる人に入るべき身なりしにとむらう人となるぞはづかし
Вместе с другими
Погибших оплакивать -
Вот наша участь.
Как же это постыдно:
Быть среди плакальщиков
Поскольку это японское стихотворение Такасуги написано на той же бумаге, что и китайское, рядом с ним, можно предположить, что межтекстовая связь между этими двумя областями была важна в поэтической практике. Некоторые поэты использовали сильные стороны каждой из форм для разных целей: они более широко развивали рассказ в длинных канси и рассматривали тонкости психологического описания в вака. Даже у тех поэты, что как правило писали на одном языке, зачастую известно о работах, написанных на другом, и оба стихотворения, и канси, и танка, иллюстрируют достоинства личной целостности. Во-первых, хорошо известное канси "сиси" Сайго Такамори:
Чувства.
Горькие труды позади, и ныне намерения мои тверды;
Настоящий мужчина предпочтет быть разбитой драгоценностью, чем целой черепицей.
У нас есть традиция - слышали ли вы о ней? -
Не покупать хорошие рисовые поля потомкам.
Фраза противопоставляющая прекрасный, но разбитый драгоценны камень (gyokusai) целой, но не производящей впечатления черепице, отсылает к эпизоду одной из китайских династических хроник, Bei Qi shu 北齊書 (Книга Северного Qi), которая была закончена в 636г. В наши дни термин gyokusai лучше всего известен как использовавшийся военным правительством в ходе войны в Тихом океане для пропаганды среди японского населения наиболее крайних форм самопожертвования. Но, вероятно, этот термин впервые стал широко известен благодаря поэзии "сиси" середины 19 века. Не только Сайго использовал его в этом канси, но и в мире вака Хирано Куниоми (также известный как Дзиро, 1828-1864) в танке, написанной в 1862г, намекает на ту же пословицу:
Драгоценностью -
Хоть можно разбить её -
Быть прекраснее,
Нежели век коротать
Черепицей невзрачной.
Примечания:
- про китайские источники: имеется в виду эпизод из жизни Yuan Jing’an.
В 550г Gao Yang захватил трон Востчной Вэй и стал править как император новой династии Северная Ци. В то время были казнены многие, носящие фамилию Yuan (правящего дома Восточчной Вэй). Чтобы пережить чистки, Yuan Jing’an предложил сменить фамилию на Гао. Его брат Jinghao был против и сказал: "Великий человек предпочтет быть разбитым драгоценным камнем, чем целой черепицей". Jinghao был казнен, Jing’an сменил фамилию. Под драгоценным камнем может пониматься нефрит.
- про Вторую Мировую: это автор самоубийства в безнадежной ситуации и прочих камикадзе имеет в виду
- а что касается стихотворения Хирано, то почти такое же написал Маки Идзуми
Катя, это надо вынести на свет из моего затхлого гнёздышка. Напиши потом, пожалуйста, у себя, хорошо? Грех такое скрывать от народа
Не, чтобы это куда-то выносить, надо доводить текст до ума, а мне лень.
Создание китайской поэзии-"си" широко практиковалось у "сиси" и было тесно связано с их самовыражением и самоидентификацией. И то, что оно стало требованием этикета, в полной мере доказывает, насколько прижилось создание "си" к середине 19 века даже среди самураев низкого ранга. И все же заявляя, что канси прижилась среди "сиси", я не хочу сказать, что этот процесс полностью декитаизировал тексты или перевел их на что либо кроме литературного китайского. "Сиси" писали канси на литературном китайском, часто включая в них эпизоды и аллюзии из иных китайских текстов и используя технические приемы, показывающие впечатляющее языковое чутье или по крайней мере внимательность к лингвистическим особенностям исходного китайского. Даже если эти тексты читали на "японском китайском" (кундоку, кунное чтение), они тем не менее писались и распространялись на литературном китайском и должны были быть понятны как таковые.
Важно отличать этот вид доместикации (имеется в виду внедрение китайского в японский) в произведениях "сиси" от другого процесса, наблюдаемого некоторыми поздними комментаторами 20 века в китаеязычных текстах. В последнее десятилетие в Японии появилось два всесторонних обзора поэзии "сиси", оба написанные учеными для широкой публики. Названия этих двух работ показывают, что расстояние, отделяющее современную японскую читающую публику от традиций канси, требует редакторских или хотя бы типографских мостов. В популярном в 1979 году введении в литературу "сиси" поэт и специалист по французской литературе Симаока Акира (родился в 1932г) сфокусировался в основном на их канси, но книгу назвал "Сиситати но ута", используя китайский иероглиф "си" и читая его как "ута", слово, обычно использующееся для японоязычной поэзии. На вопрос, почему произведения канси были столь распространены, Симаока заметил: "Можно сказать, что экспрессивная форма канси больше всего подходила для передачи акцента "сиси" и их преувеличенно пылких чувств". Хотя пояснения Симаоки показывают его глубокое понимание отличительных особенностей стихотворной формы канси, его решение читать иероглиф "си" как "ута" ставит под сомнение статус стихотворений как китайской поэзии. Десятилетие спустя выдающийся специалист по истории Мэйдзи, Нарамото Тацуя (1913-2001) собрал воедино ряд кратких эссе о китайской поэзии "сиси" под заголовком "Исин но ута", также используя иероглиф "си", но читая его как "ута". Как и Симаока, Нарамото объяснял распространенность канси тем, что их форма прекрасно способна передавать сильные чувства и пламенные страсти: "В такие времена (кризиса и радикальных перемен) сиси конца эпохи Токугава использовали канси, а не ута, чтобы наиболее полно выразить пламя своих сердец... Больше, чем ута, больше, чем хайку - именно канси наиболее соответствовало их высокому стилю (kakuchō ga takai). Начиная с песен из Манъёсю, японцы свободно и утонченно выражали свои чувства с помощью ута. Но для "сиси" конца эпохи Токугава канси подходило больше, чем ута".
Вслед за Симаокой, предложившим кунное чтение китайских иероглифов в китайской поэзии, Нарамото в своей книге сделал следующий шаг в натурализации канси, обойдясь без оригинального китайского текста и предлагая чтение стихов только на кундоку. Мы можем понять и нетрадиционное прочтение "си" как "ута", и решение оставить только кунное чтение попытку натурализовать канси: вживить их в японскую поэтическую традицию, лишая экзотики и игнорируя следы иностранного происхождения, сделать их привычными.
Еще более вопиющим примером того, как современные критики пытаются натурализовать канси "сиси", является поэт и литературовед Кагэяма Масахару (1910-1979), в своем обсуждении китайской поэзии Сайго Такамори заметивший: "Великий Сайго был, по сути, националистом (kokugakuha) до мозга костей, но по образу мышления он был скорее китаистом. Вы можете увидеть это, просто обратив внимание на тот факт, что говоря о богах ("ками"), он всегда употреблял слово "небо" (ten). Поэтому когда он желал выразить свою поэтическую душу, то использовал канси. Но не зная, что у канси Великого Сайго сердце песни-уты, мы не сможем понять Великого Сайго и суть его поэтической практики".
Ваша доброта и самоотверженность вызывает у меня самые пылкие чувства!
Shmyrina_Anna
Если китайский с детства вбивался в подкорку, почему бы стихами не заговорить?
Да пожалуйста-пожалуйста - говорите. Только петь не надо.
Лиля: и где китайские стихи, посвященные мне, доброй и самоотверженной?:-) Ты же знаешь, так принято.
Или лучше сказать "обескитаивание"?:-)
Еще раскитаивание можно. И вообще, тут как с той выхухолью - подойдет любое.
зы: осилила первую ОВА-шку Цикады. И ничего страшного пока не случилось. Даже не
вы...поцеловал никто никого. Зато английское посольство подожгли (слышишь, Лиля? это все ваш балалаечник!)Чуть не померла от умиления в процессе просмотра. Тёсю-бой по фамилии Кусака, выступающий за открытие страны и надеющийся остановить поджигателя-Такасуги. Ыыыы.
зы: осилила первую ОВА-шку Цикады. И ничего страшного пока не случилось. Даже не
вы...поцеловал никто никого. Зато английское посольство подожгли (слышишь, Лиля? это все ваш балалаечник!)Чуть не померла от умиления в процессе просмотра. Тёсю-бой по фамилии Кусака, выступающий за открытие страны и надеющийся остановить поджигателя-Такасуги. Ыыыы.
Не волнуйся, всё впереди. Мозги зрителя еще будут...э...зацелованы.
ёсю-бой по фамилии Кусака
И еще он любит не китайский, а английский!
Упс. Наоборот.
Так у них там пламенеет если, куда ж деваться.
Многие читатели исследований Симаоки и Нарамото родились в послевоенный период, когда роль литературного китайского в начальной и средней школьных программах постоянно сокращалась. Для значительной их части вид канси, составленной только из кандзи, мог казаться пугающим, а сами тексты - непонятными без дополнительного кунного перевода. Но за такой заботой об улучшении понимания текстов, исследования Симаоки и Нарамото показали двойственное отношение к вопросу, можно ли действительно квалифицировать тексты, написанные японскими авторами по-китайски, как китайскую литературу. Такие сомнения появляются и в довоенных работах о "сиси", хотя аудитория их авторов была лучше подготовлена к пониманию литературного китайского, хотя бы и с помощью кундоку. К примеру, Такано Тацуюки в предисловии к своей истории литературы "сиси" 1942 года чувствует необходимость защищать свое мнение о том, что китайские сочинения поэтов-"сиси"заслуживают рассмотрения, отметив, что несмотря на популярность и эмоциональную притягательность поэзии "сиси", "литературоведы до сих пор не включают ее в сферу своих интересов, в лучшем случае исследования ограничиваются поверхностным упоминанием тех "сиси", что также были активными японоязычными поэтами. Я расцениваю китайскую поэзию и прозу, написанную нашими соотечественниками, в качестве национальной литературы и считаю, что она нуждается в рассмотрении; с этой точки зрения я никак не могу закрывать глаза на происходящее".
Как апология Такано и предполагает, сомнения в легитимности японской китайской литературы и ее места в каноне, в значительной степени являются результатом рассуждений о "национальной литературе", усилившихся в конце 19 века и сформировавших новое понимание китайской литературы как иностранной.